Воспоминания княгини Кантакузиной о Кишинёве 30-х

Одна из представительниц древнего рода князей Кантакузиных, Ирина Львовна, живет в Кишинёве. Здесь прошла почти вся ее жизнь: родившись в Киеве, она 12-летним ребенком, после ранней смерти родителей, переехала в Бессарабию, в семью старшей сестры. Училась в гимназии имени княгини Дадиани, потом - на агрофаке филиала Ясского университета (позже он стал Кишинёвским сельхозинститутом).

У Ирины Львовны - кстати, постоянной читательницы "НМ" - много записей о старом, довоенном Кишинёве. "Как это свойственно старым людям, люблю город больше таким, каким он был раньше", - сказала она, передав в редакцию довольно объемную тетрадь. Сегодня мы печатаем отрывки из ее воспоминаний.

Люди не умели жить без цветов

Кишинёв - город моей юности, тихий, спокойный, весь в зелени, много цветов, чистый воздух.

Раннее утро. Первые звуки - цокот лошадиных копыт: ток, ток, ток. В магазины и лавки развозят товары на платформах, запряженных парой лошадей. Платформы идут бесшумно, так как недавно, по распоряжению примэрии, колеса с железными ободьями заменены на шарикоподшипниковые с резиновыми шинами. Видимо, так проявлялась забота о соблюдении тишины, когда часть жителей еще видела утренние сны.

В то время в городе было еще мало фабрик и заводов, и чистый воздух наполнял аромат сирени, акации, липы. Особенно много было акации. Это уж потом ее кто-то невзлюбил, и она попала в немилость.

Летом ароматы становились более сложными. Везде можно было увидеть простые, но такие милые цветы: метеолу, левкой, резеду, дущистый табак, душистый горошек, анютины глазки, львиный зев. Заборы, беседки украшали бархатистые вьюнки, коралловые цветы турецкой фасоли, декоративный виноград. Цветы во дворах выращивались не с целью продажи, но для души, для уюта. Люди не умели жить без цветов.

Как порядок наводили

Дворничихи регулярно убирали улицы. В их распоряжении были хорошие метлы, скребки, совки, тележки на высоких колесах. Зимой, когда выпадал снег, тут же появлялась простая, но удобная "техника" - деревянные угольники, куда впрягалась лошадь. Продвигаясь вперед, это устройство отбрасывало снег по обе стороны, часть его вывозилась за город, а оставшийся дворники укладывали пирамидками к стволам деревьев. Весной этот снег медленно таял, питая корни. За порядком и чистотой улиц и дворов следила городская полиция, причем весьма эффективно, штрафуя нерадивых домовладельцев.

Ночную охрану города несли отряды пешей и конной полиции. Город был хорошо освещен, на пересечении улиц горели электрические фонари. Кроме того, многие домовладельцы выставляли у своих подъездов собственное освещение. С наступлением темноты выходили на дежурство постовые сержанты - городовые. С помощью свистков они "переговаривались" с соседними стражами, в случае надобности звали друг друга на помощь для пресечения непорядка. По городу также разъезжали группами верховые полицейские на красивых, холеных лошадях. С нарушителями не церемонились. У всех были нагайки, гулявшие по спинам воришек и пьяниц.

Пожарные выезжали на лошадях

Лошадьми была также оснащена пожарная команда. Главный "штаб" располагался на Садовой, между улицами Пушкина и Гоголя. Рядом была существующая и поныне водонапорная башня (строил ее Бернардацци) со смотровым балконом, откуда дежурный круглосуточно наблюдал, нет ли где пожара. Выезд конной пожарной команды был очень красив. Мощные ухоженные, лоснящиеся лошади, пожарные в форме с широкими поясами в сверкающих медных касках. По сигналу ворота распахивались и пожарная команда мчалась тушить пожар, возвещая о себе звоном колокола. Позже конные команды были частично заменены автомобильными. Пожаров было много, и не всегда удавалось их быстро тушить из-за нехватки или отсутствия воды.

Бессарабские базары

Помимо Большого базара, расположенного вдоль Александровской (сейчас Штефана чел Маре), между улицами Армянской и Бендерской, еще были меньшие базары, среди которых знаменитый Ильинский, а также на улице Павловской, на Валя Дическу и другие.

Передний край Большого базара выходил непосредственно на Александровскую и представлял собой ряд мелких магазинчиков. А за ними шла бойкая торговля всевозможными продуктами - рыбой, птицей и т.д. Ильинский базар, расположенный в нижней части города, был всегда более дешевым, чем Большой базар. Там стояли в ряд десятки "каруц" с бочками, это крестьяне привозили на продажу собственное вино.

По утрам часто можно было видеть, как на рынок заезжают на извозчиках хозяйки со своими кухарками, чтобы закупить свежие продукты. Иногда с ними ехал и сам хозяин дома. Таких клиентов продавцы встречали с почетом, выкладывая перед ними лучшие товары.

Ambulanta

Уличная торговля (ambulanta) носила иной характер, чем в наше время. Ранним утром крестьяне из пригорода или ближних сел на повозках развозили молоко в бидонах. Некоторые несли небольшие фляги на коромыслах. Все они имели постоянных клиентов.

Немного позже раздавались призывные крики разносчиков, торговавших горячими бубликами, яуртом, овощами, копченой скумбрией, лимонами, апельсинами. Бубликами торговали мальчишки-подростки. У них была плоская корзина, которая держалась на ремне, перекинутом через шею, - на ней возвышалась целая гора душистых соблазнительных бубликов, посыпанных маком, пряностями, - на любой вкус.

Продуктами вразнос торговали в основном олтяне - жители одноименной провинции румынских Карпат.

Они звонко и протяжно кричали: " Lapte iaurtul, iaurgiu, zarzavat". Свои небольшие плоские корзины они несли на коромыслах. Причем не шли, а бежали особым шагом, в такт колебаниям корзин, чуть приседая, как бы пританцовывая. Одеты они были очень чисто, в упрощенный народный костюм: летом - белые брюки и белая рубаха из домотканного полотна, черная шляпа с малыми полями и кожаные постолы, а зимой - брюки из белого сукна, suman - серая или коричневая куртка, обшитая черным шнуром, а также короткие вышитые кожушки и кушмы на головах. Чего только не было в их корзинах! Фарфоровые чашечки, наподобие пиал, с густым йогуртом, творог, сметана, брынза, ягоды, вишня, черешня, клубника, все очень свежее и раннее.

Все в Кишинёве знали старика еврея, обходившего за день полгорода. На согнутых руках он нес две корзины с ручками и через каждые две минуты выкрикивал: "Есть лимоны, есть лимоны, а вот апельсины!". Когда вышел запрет говорить по-русски в общественных местах, он перешел на румынский, выкрикивая громко: "Аlamiie, portocale!" - и тихо по-русски "Есть лимоны, есть лимоны!"

Другой вид торговли - с повозок. Крестьяне привозили колотые дрова в небольших вязанках: "Lemne, avem lemne!". А угольщики кричали: "Ухляу, ухляу", и в покупателях не было недостатка - ведь в каждом доме были духовые утюги и, главное, самовары, для которых нужен был древесный уголь.

С приходом лета крестьяне в плетеных корзинах привозили фрукты. Для зимних заготовок так и закупали - корзинами. А арбузы и дыни - целыми повозками, их сразу сносили в погреба, имевшиеся при каждом доме. Иногда в погреба с зимы закладывали пиленый лед.

Часто на улицах раздавались блеяние овец и коз, птичий гомон, кричали индюки, раздувая красные бороды и сережки, гоготали гуси, крякали утки. Это пешим ходом гнали живой товар на базары. Из домов выходили хозяйки и хозяева и, опытным глазом приметив в стаде понравившееся животное или птицу, указывали на нее погонщикам. У тех был специальный крючок, которым животное быстро ловили за заднюю ногу. Хозяйки определяли, жирна ли курица, взяв ее за лапы вниз головой, и раздували перья, определяя жирность по цвету кожи. На базарах для скота были загоны, для птицы - решетки.

"Экстренный выпуск, экстренный выпуск!"

С утра, а затем во второй половине дня по улицам мчались мальчуганы, выкрикивая названия только что отпечатанных газет. Иногда это еще были и так называемые "экстренные телеграммы" - особые выпуски тех же газетных редакций, освещающие какое-либо сенсационное происшествие в стране или за рубежом. Такие экстренные выпуски моментально расхватывались.

Почти китайская церемония

Самовары были медные, начищенные, сверкающие, иногда серебряные. Каждый самовар стоял на подносе, а под краном - "полоскательница". Поднос был обязателен, так как из поддувала иногда могли упасть на стол раскаленные угольки. Самовар, как короной, был увенчан конфоркой, иногда на нее ставили чайник с заваркой. Но чаще этот чайник стоял рядом на столе, покрытый специальным колпаком из мягкого материала, часто в виде курицы или петуха - чтобы заварка не остывала.

Кипящий сверкающий самовар придавал столовой какой-то особый уют. Через отверстие в крышке шла струйка пара, а главное - все время слышалась песенка. Это было не просто шипение от кипящей воды, а тихое журчание, сопровождавшее чаепитие.

Детям и дамам чай наливался в чашки, а мужчинам - в стаканы с подстаканниками. В серебряное или костяное кольцо вкладывались салфетки - у каждого члена семьи была своя, с вышитой монограммой, иногда с короной, если хозяин дома был титулован.

Налитые хозяйкой чашки с чаем передавались из рук в руки каждому, сидящему за столом, по старшинству, а если при чаепитии присутствовали посторонние взрослые - гостю в первую очередь.

Если кто-то просил вторую чашку чая, то ее передавали хозяйке, сидящей у самовара. Она ее ополаскивала, сливая воду в полоскательницу, и снова наполняла чаем.

По окончании чаепития с разрешения хозяйки дома все вставали, благодарили, мужчины подходили и целовали ей ручку, а дети целовали руку родителям.

Ирина КАНТАКУЗИНА.

Использован материал из газеты " Независимая Молдова "от 01.12.2000

4.65/5 голосов: 17